Джулия Кэмерон
///
“Отчеты о проблемах флоры и фауны” – так называла я длинные и бессвязные письма бабушки. “Настурция распускается, а сегодня утром я видела первую малиновку… Розы все еще держатся, даже в такую жару… Виноградная лоза вьется все выше, и маленький клен около почтовых ящиков тоже… Мой рождественский кактус уже подрос…”
Я следила за жизнью бабушки примерно так, как мы смотрим домашнее видео: несколько кадров того, несколько сего, все беспорядочно перемешано и склеено. “Кашель у дедушки все хуже и хуже… Кажется, Шетланд ожеребится раньше срока… Джоана в больнице у Анны… Мы назвали нового боксера Трикси, и она любит спать на моей кактусовой клумбе, представляешь?”
Я представляла. Читая ее письма, это было несложно. Жизнь, увиденная ее глазами, была чередой маленьких чудес: дикие кувшинки под тополем в июне, юркая ящерица, шмыгнувшая под серый камень у реки, атласной полировкой которого бабушка так восхищалась. Письма отсчитывали времена года и годы ее жизни. Она дожила до восьмидесяти лет, и письма приходили до последних дней. Ее кончина была такой же непредсказуемой, как ее кактус: сегодня здесь, а завтра – нет. После нее остались письма и шестидесятидвухлетний муж, мой дедушка Дэдди Ховард, изящный плут-неудачник с улыбкой успешного игрока. Он сколотил и потерял несколько состояний, последнее – безвозвратно. Он пропивал, проигрывал, тратил с такой же легкостью, как бросал голубям хлебные крошки. Упустил большие шансы в жизни, пока бабушка наслаждалась малыми возможностями. “Этот человек”, – говорила о нем мама.
Бабушка жила с этим человеком в крытых черепицей испанских домах, в прицепах, в маленьком дачном коттедже на склоне горы, в железнодорожной ведомственной квартире и, наконец, в дешевом домике, где все было стандартно и сделано из пластика. “Не знаю, как она это выдерживает”, – говорила мама, когда злилась на дедушку из-за его очередной аферы. Вообще-то она имела в виду: “Зачем?”.
По правде говоря, мы все знали как. Она стояла по колено в потоке жизни и всегда была внимательной.
Бабушки не стало задолго до того, как я выучила урок, содержащийся в ее письмах: выживание – это ясность сознания, а ясность сознания – это внимание. Да, она писала о том, что кашель у дедушки становится все хуже, что они недавно потеряли дом, что нет ни работы, ни денег, но кувшинки распустились, ящерица нашла место под солнцем и розы держатся, несмотря на жару.
Бабушка усвоила то, чему ее научила трудная жизнь: успех у вас или провал, все равно не это определяет качество жизни. Оно, качество жизни, всегда пропорционально способности радоваться. А способность радоваться – это дар внимания.
В тот год, когда сильная и долгая любовь неумолимо покидала ее жизнь, писательница Мэй Сартон вела "Дневник одиночества". В этом дневнике она описала, как однажды вернулась домой после особенно тягостного уикенда, проведенного с любимым человеком. Войдя в пустой дом, она "остановилась у порога, заметив тихое свечение корейской хризантемы, напоминавшей прожектор, с темно-красными лепестками и желтым центром... От разглядывания цветка в жилы словно переливался осенний свет".
Не случайно выбрано слово "переливался". Потеря любимого глубоко ранила Сартон, а с любования хризантемой и сосредоточенности на деталях началось ее исцеление.
Исцеление – всегда награда за внимание. Оно, исцеление, может начаться с заживления конкретной раны – травмы из-за потерянной любви, болезненного ребенка, разбитой мечты. В конце концов утихает боль, которая сильнее любой другой боли: боль от того, что все мы, как сказал Рильке, "невыразимо одиноки". А внимание – это в первую очередь воссоединение. Я узнала об этом так же, как и о многом другом, – совершенно случайно.
…
Поэт Уильям Мередит заметил, что нельзя сказать о человеке худшего, чем "Он был невнимателен". Когда я думаю о бабушке, то вспоминаю, как она возилась в саду и одна ее маленькая загорелая грудь при этом время от времени выскальзывала из ситцевого платья, которое бабушка шила себе на лето. Я помню, как она показала мне на трехгранные тополя в овраге у подножия крутого склона около дома – этого дома семья вот-вот должна была лишиться из-за долгов. "Их любят пони, потому что они дают тень, – сказала бабушка. – А мне они нравятся, потому что серебрятся, когда зеленые".
///
из «Пути художника»